– Я приветствую вас, братья чонтали, на моей земле. – Он стоял прямо, гордо вскинув голову, но Чимай ясно видел скорбь в его глазах, которую тот пытался скрыть от него. – Мне жаль, что я не могу принять вас в своем доме. Его больше нет. Чужеземцы сожгли его. Мы накормим вас и дадим новую одежду. Но сперва нам нужно похоронить погибших. Мой человек позаботится о вас, – Кин указал на высокого, мускулистого воина, стоявшего рядом с ним. Лицо его пересекал ужасный шрам, половина носа была полностью срезана, а щека распорота так, что кусок кожи свисал вниз, обнажая поломанные зубы. Сгустки запекшийся крови покрывали его грудь и плечо со стороны страшного пореза. Он крепко сжимал рукоять тяжелой дубинки и, казалось, вовсе не замечал своей раны. Воин сделал шаг вперед и сказал:
– Мое имя Ах-Той [18] . Идите за мной. – Кровь снова потекла из разорванной щеки, капая на обнаженную грудь. Он поднял руку и прикоснулся к лицу, поправляя свисавшую кожу, затем посмотрел на окровавленные пальцы и, ухмыляясь, добавил: – Я убил того, кто сделал это, и зверя, на котором он ездил верхом, тоже. Идем.
Чимай и Чан-Пель последовали за ним в сторону сожженной деревни. Мимо проходили люди, укрывавшиеся прежде в джунглях. Они шли маленькими группами, склонив головы и тихо подвывая, по лицам их текли слезы. Только испуганные дети плакали навзрыд, не скрывая своих чувств, но взрослые сдерживались, насколько хватало сил. Придет ночь, и тогда по обычаю они смогут дать волю своим эмоциям. Некоторые шли сами, других вели под руки или несли на сделанных наспех носилках из двух жердей, перетянутых плотной материей. Сгорбленный старик с отрубленной рукой, женщина с отрезанной грудью и распоротыми гениталиями, мальчик, из бедра которого была вырвана плоть клыками натасканного на людей пса… Чимай сжал челюсти так, что заскрежетали зубы, не в силах бороться с нахлынувшей яростью. Молодая мать, нежно прижимающая к себе мертвого младенца месяцев трех от роду, прошла мимо него. Ее глаза смотрели вперед, но в них не было жизни. Она шла, не разбирая пути, спотыкалась и падала на колени, затем вставала и шла дальше. Какая-то старуха обняла ее за плечи и мягко попыталась взять из ее рук тело младенца, но женщина еще крепче прижала его к себе и зарыдала.
Чимай остановился и закрыл глаза:
– Ицамна, Бог Неба, обитающий на облаках! – его губы шевелились в беззвучной мольбе. – Порази белокожих демонов силой своей или надели меня силой наказать их. Пакок, Бог Войны, несущий ужас! Укрепи меня, направь мою руку в смертельном ударе, карающем демонов с заросшими волосами лицами!
Кто-то положил ему руку на плечо, и Чимай открыл глаза. Ах-Той внимательно смотрел на него, немного склонив голову вбок:
– Мы тоже убиваем на войне своих врагов. – Кровавая пена запузырилась из разорванной щеки, когда он заговорил. – Но мы не режем всех подряд. Я видел, как сражались белокожие чужаки. Они сильны, словно демоны Подземного мира, и убивают они с наслаждением. Им нравится убивать. – Глаза Ах-Тоя сверкнули. – Они пришли с запада, как и вы, но пришли как враги, захватив на тропе отца Кина. Мы вышли им навстречу, чтобы защитить своих людей и свою деревню. Сперва белокожие выпустили металлические стрелы из своих странных луков. Эти стрелы легко пронзали щиты и панцири наших воинов. А наши стрелы оказались не способны пробить их сверкающие панцири. Затем они врезались в наши ряды на своих длинноногих зверях, сбивая на землю попадавшихся на пути бойцов. Их оружие легко разрубало воинов на куски, а наши копья и палицы были бессильны и не причиняли им вреда. Мы храбро сражались, но вскоре нам пришлось отступать. Звери, на которых ездят чужаки, быстры, как олени, и белокожие начали нагонять тех, кто не мог оказать сопротивления, и хватать их.
Подошедшая старуха протянула чонталям плошки с маисовой мукой, разведенной небольшим количеством воды, и Ах-Той предложил им сесть на землю и поесть. Чимай пальцами зачерпнул горсть маисовой кашицы и отправил ее себе в рот. Люди сносили трупы погибших сородичей на край деревни и тушили догорающие хижины водой из озера. Ах-Той повернулся, отошел к старухе, которая ожидала его чуть поодаль, и сел рядом с ней на землю. Женщина развернула небольшой сверток, вытащила из него пару кусков домотканой материи, костяную иглу, длинную нить и несколько корешков. Промокнув материей кровь с лица раненого, старуха быстрыми, уверенными движениями сшила его разорванную щеку, прокалывая кожу иглой, после чего разжевала один из корешков и сплюнула его себе на ладонь. Произнеся несколько заклинаний, она осторожно втерла полученное зелье в рану, после чего четырежды дунула на нее. Торопливо замотав сверток, старуха встала и твердым шагом направилась к толпившимся у догорающей деревни людям. У нее еще было много работы. Ах-Той вернулся к чонталям, присел около них на корточки и продолжил:
– Белокожие схватили нескольких женщин и детей. Одних повесили, других замучили пытками или затравили собаками. Мы ничего не могли поделать. Когда мы проведем соответствующие обряды над телами погибших, Кин соберет воинов и отправится в погоню. Мы отомстим или погибнем. А пока отдыхайте. Силы вам потребуются.
К тому времени, как мы пересекли границу штата Чиапас, солнце уже встало. Дорога, как и повсюду, шла через дикую сельву, и лишь изредка на нашем пути попадались небольшие поселки, где скорость приходилось снижать до минимума. Почти повсюду, как и на Юкатане, сельву от дороги отделяла проволочная ограда, тянущаяся на многие километры. Она преграждала путь всякой дикой живности, чтобы та случайно не попала под колеса несущихся машин. Временами мы проносились мимо одиноких индейцев, плетущихся на своих стареньких велосипедах. Некоторые из них добродушно махали нам вслед руками, другие провожали настороженными взглядами. Часам к десяти утра мы с Ником начали клевать носом, и он предложил где-нибудь выпить кофе, поскольку ехать нам предстояло еще довольно долго. Я достал из бардачка карту. До ближайшего поселка оставалось километров шестьдесят, но в пяти километрах справа от основной дороги находился довольно большой поселок, где, судя по нанесенному на карту значку со скрещенными ножом и вилкой, мы могли выпить кофе, чтобы не заснуть окончательно. Вскоре показалась проселочная дорога, и мы свернули на нее. Вслед за нами туда же свернула машина, в которой, как я мог разглядеть в зеркало заднего вида, сидели два молодых мексиканца, один из которых оживленно болтал с кем-то по мобильному телефону. Ребята явно спешили, но дорога была узкой, и мы не могли пропустить их. Ник прибавил скорости, и через некоторое время глаза его вновь начали слипаться.
– Кстати, что нового слышно от черепа старика Каб-Чанте? – повернулся я к Нику, желая отвлечь его от наплывавшего сна.
– А ты вперед посмотри, и сам увидишь, – напряженно проговорил он.
Впереди поперек дороги стоял красный джип, за которым, направив на нас автоматы, расположились четыре человека в черных одеждах, с натянутыми на головы масками с прорезями для глаз и рта, а следовавшая за нами машина начала поджимать нас сзади. Сворачивать на узкой дороге было некуда, поскольку с обеих сторон ее окаймляли густые заросли сельвы, и, не желая таранить красный джип или напороться на автоматную очередь, мы были вынуждены остановиться.
– Интересный дед твой Каб-Чанте, – мрачно сказал я, глядя, как к нам направляются двое в черном.
Ник ничего не ответил.
– Буэнос диас, уважаемые гринго, – начал один из них, подойдя к машине. – Вас приветствует Армия национального освобождения имени Эмилио Сапаты [19] . Просим вас выйти из машины и оплатить налог за проезд по нашим владениям.
– Мы не гринго, – открывая дверь и вылезая наружу, вставил Ник. – Мы русские.
– Это не имеет значения, – осклабился человек в черном. – Платить все равно придется.
18
Ах-Той – Паук (майя-чонтали).
19
Сапата Морелос Эмилиано (1879-1919) – один из лидеров мексиканской революции 1910-1917 гг. Ему принадлежат слова: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Сапатисты – члены национально-освободительного движения, именуемого Армией Национального Освобождения.